"Пять лет войны в Европе, пять лет войны...
Я так устал, мой Боже, я так устал.
Как там поют французы? "Вперед, сыны
Отечества! Час славы уже настал."
Имперская идея, арийский лоск...
Набор фальшивых штампов, труха, зола.
Слова, что нам когда-то пронзали мозг,
Исчезли, и остались одни дела."
Холодный ветер поднимал с земли мелкие снежинки, поземкой протаскивая их по нечищеным от снега улицам. Заброшенные, разрушенные здания глядели в сумерки позднего зимнего дня черными провалами окон. Во всём Голдаминге, кажется, более не было ничего, что осталось бы полностью целым. Город погиб, как и десятки други. Конвои проезжали его, не останавливаясь. Реанимированная войной железная дорога изредка грохотала пролетающими мимо составами. Но никто не останавливался здесь.
Но в стенах города ещё шла жизнь. На южной окраине по ночам раздавались вопли хасков, заполнивших выжженную школу Сейнт Хилари. На севере выжившие жители городка собирались на дорожном отрезке Голдаминга, соединяющем его с Фарнкомбом. Там, близ пожарной станции и Объединенной Церкви, был развернут пункт распределения гуманитарной помощи.
А на востоке, в Катесхолле, властвовала банда рейдеров, отказавшихся подчиняться кому бы то ни было после того, как их оставили одних против Жнецов. Свободная Община Катесхолла грозила захватить своими бунтарскими настроениями и жителей Голдаминга, которые не меньше, чем их соседи. роптали на тему полной отрезанности их городка от любого рода поддержки, когда над ними нависала громадина Жнеца, приговаривавшая каждым выстрелом своим десяток, а то и сотню человек, а на улицах выли никем, кроме ополчения, не сдерживаемые хаски.
Цербер пришёл сюда не так уж и давно. Команда Алементе отступала из Лондона. Да что там "отступала", они попросту бежали. Рвались куда угодно, лишь бы прочь от Альянса, который, воспряв духом после активации Горна, буквально стряхнул с себя всех тех бойцов, что пытались обеспечить их инопланетным союзникам прикрытие.
Да и инопланетных союзников более не было. Цербер вновь оказался в привычном для себя положении. Горстка людей против всего мира.
Только вот теперь это противостояние было открытым и прямым. И не было Призрака, который крутил бы интриги и строил планы. Не было финансирования. Не было боеприпасов. Не было еды. Ничего не осталось, кроме десятка бойцов в двух МАКО, считающих каждый выстрел и доехавших на запасе топлива их техники лишь до явно сгоревшего ресторанчика неподалеку от города Голдаминг. И именно там они и становились, обжив, насколько это можно было, подвальные помещения "таверны" и окружающих развилку дорог зданий.
Парочка компактных печей, подвал-"арсенал", помещение, в котором два оставшихся радиотехника пытались вычленить из помех и шифрованных каналов хотя бы немного информации. Мебель, которая отправлялась в печь точно так же, как и любое другое топливо, что они могли найти. Расставленные дозоры, сменявшиеся по часам. Цербер ещё не сдался, пускай сейчас в глазах выживших не было ничего, кроме усталости и отчаяния, победу над которым они одерживали лишь с помощью выучки и строгого следования правилам, вбитым в них годами службы.
Жаль, что мысль о надежде рождала на их лицах лишь невеселую усмешку. На что им было надеяться, кроме возможности пережить ещё хотя бы один день?
Первый конвой Альянса они пропустили, попросту не зная, что он вообще будет. В момент, когда по дороге прогрохотали несколько МАКО и два тяжело груженых "Гризли", солдаты скрывались за всем, что могло скрыть их от глаз противника, считая, что отряд был выслан им на перехват. Лишь затем они вскрыли несколько шифров и поймали переговоры Лондона со складами юго-запада Суррея. Узнали точное время выхода второго конвоя. И, недолго думая, взялись за дело, передвинув МАКО на будущие огневые позиции и разрабатывая план нападения. Вряд ли это было хорошей идеей вообще, но им нужно было хоть что-то есть. И хоть чем-то греться. А захват "Гризли" обещал бы им, заодно, и полный карт-бланш на перемещение всего отряда куда угодно, так как топливный запас этих машин позволил бы им стать куда мобильнее, чем с парой почти "выдохшихся" МАКО.
***
Жак Алементе, молодой ещё мужчина, выглядевший изможденным, но всё ещё не лишенным решительности, медленно обводил взглядом своих людей. Только что он надиктовал им все пункты плана, который они и без того по большей части создавали вместе, но всё равно не мог избавиться от цепкой, нервирующей мысли о том, что план этот был лютым дерьмом. И не только с позиции самого планирования, но и...
- Жак... - Тяжелый бас пропорол тишину, сгустившуюся в так и не прогревшемся за время брифинга помещении. Владелец этого выдающегося голоса, крепкий, тяжелый мужчина, чем-то неуловимо похожий на огромного питбуля, поднял взгляд на своего старого друга, открывая всем окружающим жутко выглядящий след от плазменного ожога на своем подбородке. Он был одним из тех, кто попали под перекрестный огонь Альянса и Жнецов, когда дерьмо врезалось в вентилятор и все планы пошли прахом. Но, в отличие от остальных выживших, он был центурионом Цербера. Командиром тех охаскованных уродов, которые, обезумев, чуть не перебили всех остальных бойцов отряда Алементе.
Фантомы, Стражи и Инженеры, окружавшие с тех пор Игоря, явно опасались его. Впрочем, никаких признаков агрессии тот не проявлял. По крайней мере, больших, чем обычно.
- Нам пиздец. - Краткая резолюция мужчины сопровождалась боле чем красноречивым взглядом, которым тот окинул всех, его окружающих, и более чем эффектным выходом прочь из этого подвала. На мороз. Где тому явно будет куда лучше, чем в окружении людей, опасающихся каждого его жеста. Где хотя бы слегка свежее. Где он отдышится и примет верное решение. Потому что кем бы он ни был и как бы себя не вел, сейчас он был нужен этим уродам вокруг себя не меньше, чем они были нужны ему.
- Желающие повторить заявления господина Мирного могут смело это сделать, и отправятся вместе с ним ловить пули, первыми атакуя конвой. - Жак, потирая переносицу, оперся о стену за своей спиной. Ему не хотелось быть здесь и сейчас. Он вообще никогда не желал ничего подобного. Он хотел только работать на тех, кому есть дело до будущего человечества, до жизней людей, не защищаемых Альянсом или кем бы то ни было. Он всегда был идеалистом, этот совершенно не казавшийся воином француз, но теперь этих самых идеалов не оставалось.
Оставался только десяток солдат, лишенных надежды на выживание. И сам Жак, вынужденный ими командовать. А раз так, то строить из себя великого лидера он не собирался. Это было работой другого человека, который, к несчастью, сейчас был не пойми где.
- Бежать некуда. Отступать некуда. Скоро сожжем и сожрем всё, что осталось. Так что либо мы ночью убиваем их, либо нас потом убивают голод и холод. Выбор у вас невелик. Вольно.
